3 С.Дэвис Мнение народа в сталинской России

что мужчины говорили громче женщин, хотя, возможно, информаторам дали указание уделять основное внимание мужчинам и прислушиваться в основном к ним. Некоторые партийные активисты считали, что у женщин нет никаких серьезных мыслей. На одном партийном митинге было сказано, что многие женщины мещанки, любят комфорт, не интересуются общественной жизнью, не беспокоятся о производстве8. Вероятно, такой стереотип оказал свое воздействие на общий тон спецсообщений партии и НКВД о настроениях женщин. Тем не менее по информационным сводкам можно сделать вывод, что женщины выражали свое мнение по политическим, экономическим и социальным вопросам, хотя их интересы не всегда совпадали с интересами мужчин. Несмотря на снисходительный тон, слова о безразличии женщин к «общественной жизни» заключали в себе некоторую долю истины, потому что внимание женщин было на самом деле сосредоточено на доме и семье. Однако вряд ли это объяснялось любовью к «комфорту». Женщинам приходилось нести на себе бремя хозяйственных забот, подчиняясь общепринятому мнению: женщина должна отвечать за покупки для дома, заботиться о детях, выполнять всю работу по дому, даже если работает полный рабочий день9. Двойная нагрузка зачастую оставляла женщине гораздо меньше времени на чтение, политзанятия и дискуссии, чем ее не столь занятому супругу10.

Таким образом, пока мужчины с жаром спорили о заслугах Троцкого и Сталина или дискутировали об итогах партийных съездов, женщины предпочитали говорить о нуждах своих детей, очередях или новых витках цен и протестовать против политики правительства, которая грозила экономическому благополучию семьи11. Конечно, это обобщение — некоторые женщины горячо обсуждали теоретические политические вопросы; многие мужчины также говорили о ценах. В период выдвижения кандидатов в советы в декабре 1934 г. вопросы быта широко освещались представителями обоих полов. Но именно женщины подчеркивали необходимость улучшить материальное обеспечение детей12. 9 декабря 1934 г. на митинге одного из цехов текстильной фабрики им. Халтурина, где женщины составляли большинство, началась оживленная дискуссия среди работниц, которые требовали лучшей еды и одежды для детей. Работница Смирнова заявила, что на их зарплату детей растить невозможно: ребенок идет в школу голодный, но и там тоже не ест; дети ходят без ботинок. Женщины также выступали за лучшие жилищные условия для себя и своих семей. Работница Короткова жаловалась, что в ее семье 7 человек, они живут в одной маленькой комнате и не могут получить жилье. Так как их выступления звучали в требовательном тоне, работница Гудкова предложила поговорить и о достижениях: на фабрике, напри

64

мер, медсанчасть превратилась в большое отделение, столовая также расширилась и улучшилась; за последнее время поднялась заработная плата, улучшилась система снабжения рабочих, вообще жизнь стала лучше. Другие женщины не согласились с этой попыткой сгладить проблемы, утверждая, что, наоборот, все очень плохо. Работница Савельева возмущалась, что ее больному ребенку в больнице дают кашу без масла13.

Главной темой этой дискуссии было беспокойство о благополучии детей. И это беспокойство окрашивало взгляды женщин на многие проблемы. Так, если мужчины обсуждали вопрос помощи СССР коммунистам Испании с идеологической точки зрения, женщины поднимали вопрос о детях. Работница Серегина с фабрики «Красное знамя» сказала: «Ваши дети не видят шоколада и масла, зато мы посылаем их испанским рабочим»14. Постоянные хлопоты матерей о том, чтобы защитить, накормить и обеспечить всем необходимым свои семьи, отражены в стихотворении «Мамины заботы», написанном школьниками в 1935 г. для стенгазеты:

Сегодня день ясный, Веселые дети Играют и пляшут, Не знают забот. А дома мамаша Хлопочет, не знает, Чего на обед Им сварить, Одеть и обуть Своих деток родимых, Не знает мамаша, Где обуви взять. Им надо пальтушки, Им надо сапожки, Заботится Бедная мать15.

Женщины не только заботились о благополучии своих детей; их также весьма волновал вопрос роста цен, поскольку именно они в основном занимались покупками. Троцкий замечает: «Работница-мать имеет свой взгляд на общественный режим, и ее "потребительский" критерий, как презрительно выражается сановник... является в последнем счете решающим»16. Новость об отмене карточной системы вызвала испуг у женщин, особенно у тех, у кого были большие семьи. Одна домохозяйка, выступая на митинге избирателей, заявила, что дети и так не получают достаточно жиров, они голодные и слабые, болеют туберкулезом, а после отмены карточек у бедных рабочих и их

65

детей совсем не будет ни масла, ни хлеба. Другие домохозяйки встретили это выступление аплодисментами, помешав одной женщине осудить его, и послали записки председателю, в которых спрашивали, почему их детей так плохо обеспечивают. В общем и целом, женщины были гораздо сильнее настроены против отмены карточной системы, чем мужчины, — на Ворошиловском заводе, например, мужчины всецело приняли этот курс партии, однако женщины проявили «пассивное» настроение. Подобные настроения царили и на других фабриках, где большинство рабочих составляли женщины. В сентябре 1935 г. в информсводках отмечалось недовольство среди работниц и домохозяек из-за упразднения карточек на мясо и другие продукты, потому что в продажу поступало только самое дорогое мясо высокого качества17.

Поскольку женщинам платили меньше, чем мужчинам, они, естественно, не хотели подписываться на государственные займы. В 1935 г. многие женщины, которые отказались подписываться на займы, относились к категории низкооплачиваемых работниц, занятых на текстильных и швейных фабриках, или же находились в очень трудном материальном положении из-за того, что у них были дети либо их оставили мужья. Например, на фабрике им. Халтурина одна работница, получавшая 128 руб. в месяц, отказалась подписаться на заем. Ее муж умер во время Гражданской войны, а ее сыну было 14 лет. Работницы часто проявляли солидарность во время кампаний по займам. Например, во время кампании 1936 г. все работницы цеха на третьем этаже текстильной фабрики «Веретено» (с зарплатами 250-280 руб.) отказались подписаться более чем на 50 рублей18.

Этот тип женской солидарности, как правило, не проявлялся за воротами фабрики. Все женщины беспокоились о благополучии своих семей, тревожились из-за нехватки продуктов и пр. Однако маловероятно, что заводские работницы испытывали чувство солидарности с женами инженеров, которых в то время, как свидетельствует Фицпатрик, в официальной советской пропаганде впервые стали всячески прославлять19. Движение жен-общественниц поощряло активность жен инженеров, занимающихся благотворительностью, успешно поддерживающих своих мужей, а также статус образцовых семей. «Буржуазный» подтекст подобных поощрений был очевиден некоторым работницам. В 1936 г. их особое недовольство вызывал тот факт, что движение «жен» получило чрезвычайно широкую огласку в прессе. В мае один информатор докладывал, что после награждения жен больших начальников орденами Красного Знамени и почетными значками некоторые работницы с негодованием спрашивали, что они такого особенного сделали, что им дают ордена. Работницам также не нравилось, что богатые домохозяйки держат

66

прислугу. В июле 1936 г. рабочие интересовались, почему жены ИТР и других ответственных работников имеют прислугу, а сами не работают. Тогда же, в июле 1936 г., низкооплачиваемые домработницы написали письмо в Ленинградский совет с жалобами на своих нанимательниц, жен инженеров, которые иногда держали даже поваров и горничных. По мнению домработниц, эти жены были даже хуже, чем «хозяйки» при старом режиме20.

Таблица 3

Число абортов в Ленинграде в 1930-1934 гг. (на 1 тыс. чел. населения)

Год

Рождения

Аборты

1930

21,3

33,9

1931

21,3

36,3

1932

20,7

34,0

1933

17,0

36,7

1934

15,9

42,0

Источник и примечание: ЦГАИПД СПб. Ф. 24. Оп. 2в. Д. 1180. Л. 54,

62. Общеизвестно, что статистика абортов, в особенности нелегальных, ненадежна.

Семейная политика

Восстановление попранного идеала буржуазной домохозяйки было только частью агитационной кампании 1934-1935 гг., направленной на утверждение традиционных семейных ценностей. Новый политический курс был вызван демографическим кризисом, причиной которого стала интенсивная индустриализация, он выражался в стремительном увеличении количества абортов и падении рождаемости. Ликвидация партийных женотделов ничего не изменила в данной ситуации, т. к. они активно боролись против абортов. Аборты стоили сравнительно дешево, около 26-32 руб., и в первой половине 1930-х гг. их число намного превысило численность новорожденных в Ленинграде (см. табл. 3). Введение «уведомительной» процедуры развода в 1926 г. также вызвало заметный рост разводов. В Ленинграде в 1926 г. совершалось 3,6 развода на 1 тыс. чел. В 1927 г. эта цифра почти утроилась, составив 9,8 и достигла пика (11,5) в 1928 г. Затем она немного снизилась, но все еще оставалась на неприемлемо высоком уровне в 1934 г., когда происходило 5 разводов на 1 тыс. чел. (а браков заключалось 15,5)21.

Пропаганда семейных ценностей не могла повлиять на положение вещей, и в 1936 г. были приняты более крутые меры: 26 мая 1936 г. вы

67

шел проект постановления о запрещении абортов и разводов. Аборты запрещались, за исключением случаев угрозы здоровью матери, предусматривались пособия матерям, имеющим более 7 детей, улучшалось обеспечение рожениц и кормящих матерей, усложнялись и резко подорожали бракоразводные процессы, а также было обещано применять жесткие санкции к отцам, скрывающимся от уплаты алиментов. После издания проекта начались его обсуждения, некоторые из них печатались в газетах22. Пожалуй, за период 1934-1941 гг. это была наиболее открытая дискуссия, так как, помимо привычной констатации всенародной поддержки закона, печатались также немногочисленные негативные отзывы.

Положения, касающиеся разводов, пользовались наибольшей поддержкой среди женщин, особенно молодых, потому что при разрыве супружеских отношений они оставались с детьми и вынуждены были поднимать их на мизерные или вовсе отсутствующие доходы. Один опрос о разводах, проведенный в конце 1920-х гг., показал, что в 70 % случаях инициаторами развода выступали мужчины, и лишь в 7 % это происходило по обоюдному согласию23. В новом законопроекте предлагалось увеличить стоимость бракоразводного процесса до 50 руб., если он первый, для второго развода сумма составляла 150 руб., а для последующих — 300 руб. Для развода необходимо было, чтобы оба супруга явились в загс для расторжения брака и договорились о выплате алиментов. В сводках об обсуждении законопроекта отмечалось, что особенной поддержкой пользовалась статья об алиментах, и большинство предложений выражали озабоченность по поводу действенности закона, потому что люди понимали, что одно дело издать закон, а совсем другое — найти заблудших отцов и заставить их платить алименты. Естественно, часть мужского населения выражала протест против некоторых статей законопроекта, считая, что женщины могут злоупотребить законом и потребовать алименты от нескольких «отцов»24. В целом, законопроект отразил чаяния граждан, в особенности женщин25. Благодаря новому закону в Ленинграде сократилось число разводов, но также и браков, и к 1939 г. их соотношение не улучшилось по сравнению с 1934 г., — получилось примерно 3,5 брака на каждый развод26. Подорожание бракоразводного процесса для многих не явилось существенным препятствием, и в 1944 г. вышло новое постановление, которое имело целью не только усложнить бракоразводный процесс, но и сделать его чрезмерно дорогим.

По сравнению с предложениями о разводах уголовное преследование абортов не вызвало большой поддержки. Число женщин, вынужденных сделать аборт, стремительно росло по причине низких зарплат и плохих жилищных условий. Ликвидация карточной си

68

стемы также не способствовала созданию больших семей. Работница завода «Красный треугольник» выступила против закона об абортах, сказав, что у нее четверо детей и все голодные, поэтому она будет делать аборты, несмотря ни на какие запреты. Другая работница с фабрики «Большевичка» удивлялась, как можно не сделать аборт, если у тебя семья из пяти человек и жилплощадь в 14 метров. Некоторые женщины считали аборт выгодным делом, например, Назарова с завода «Красный треугольник» хвалилась, что сделала 6 абортов, детей у нее нет, они с мужем достаточно зарабатывают и живут припеваючи. Другие предлагали внести поправки в законопроект, чтобы в некоторых случаях разрешили делать аборты, например, после рождения четвертого ребенка, если женщина сразу после родов вновь забеременеет, в случае тяжелых жилищных условий или низкой зарплаты. Одна женщина предложила давать работницам более продолжительный декретный отпуск, чем служащим, по причине тяжелых условий работы на фабриках и заводах.

Женщины-работницы прагматично подходили к вопросу, ссылаясь в свое оправдание на материальные трудности. В отличие от них, представительницы интеллигенции рассматривали его с принципиальной точки зрения. Согласно мнению одной интеллигентной женщины, закон «закрепощал женщин», поскольку большая семья потребует от женщины все ее время и лишит ее возможности работать наравне с мужчиной. Поражает тот факт, что многие из опубликованных критических писем написаны девушками-студентками и представительницами интеллигенции, которые считали, что криминализация абортов помешает женщинам заниматься трудовой деятельностью и задержит их на пути к эмансипации27. Такие взгляды были свойственны интеллигенции, потому что представительницы рабочего класса относились к своей работе только как к необходимому условию заработка.

Несмотря на протесты, закон об абортах вступил в силу лишь с небольшими поправками. Число как легальных, так и нелегальных абортов сразу же сократилось, но позднее вновь стало расти в связи с ухудшением положения женщин, отчасти из-за дефицита необходимых товаров и подготовки к войне, а отчасти из-за нового предвоенного закона о труде, который во многом урезал права матерей. Закон о труде 1938 г., в частности, сократил декретный отпуск с 16 недель до 9, причем предоставлял его только матерям, которые отработали на своем рабочем месте не менее семи месяцев. Это свело на нет всю прежнюю агитацию в пользу семьи и возмутило работниц, многие из которых заявили в ответ, что у них больше не будет детей. Одна женщина сказала, что Сталин, должно быть, сошел с ума, если издал такой закон. Две женщины-инженера выразили всеобщее изумление более

69

красноречиво: «Какой позор, после всей этой шумихи вокруг закона об абортах. Теперь тысячи женщин будут калечить себя, уродовать свое тело, потому что они не хотят рожать. Что теперь случится после этого закона? Конечно, рождаемость резко упадет, а у женщин будут новые муки»28. Это предсказание полностью сбылось.

Таблица 4

Случаи абортов в Ленинграде, 1936-1938 гг. (чел.)

1936

1937

1938

Всего

62 072

25 738

31630

Полные аборты

43 999

1879

3 728

Неполные абортыа

18 073

23 859

27 902

Умерло от абортов

114

160

238

Источник и примечание: ЦГАИПД СПб. Ф. 24. Он. 2в. Д. 3538. Л. 107. а Неполный аборт — начатый за пределами больницы, т. е. в большинстве случаев нелегальный.

Закон о мобилизации от 1 сентября 1939 г. обязывал многих женщин встать на место мужчин на фабриках. Однако о детях не позаботились, и нехватка детских садов вызвала возмущение29. В июньском указе 1940 г. говорилось лишь о незначительных пособиях для матерей с детьми. Рассказывали ужасные истории о женщинах, которым не удалось устроить своих малышей в ясли или чьи дети заболели: в результате им пришлось уйти с работы, за что они были осуждены или даже посажены в тюрьму вместе с детьми30. В таких тяжелых жизненных обстоятельствах женщины продолжали делать подпольные аборты. Цифры могут несколько варьироваться в различных источниках, но они дают общее представление о динамике абортов в Ленинграде в этот период (см. табл. 4). Другие статистические данные показывают чуть большие цифры в те же годы. Они также свидетельствуют, что число абортов, включая легальные (существовала тенденция, позволяющая врачам делать аборты на основе некоторых медицинских показаний), продолжало расти и достигло 39 598 в 1939 г., в 1940 г. этот показатель снизился ненамного — до 37 880. Также возросло количество смертей после нелегальных абортов, а в 1940 г. в прессе стали появляться статьи о подпольных абортах31. С 1938 г. рождаемость начала падать и к 1940 г. вновь оказалась на уровне 1935 г.32 Подобно другим так называемым тоталитарным режимам — нацистской Германии и фашистской Италии, советский режим не мог контролировать рождаемость, поскольку его политика была направлена против воли народа.

70

Образование и социальная мобильность

Образование высоко ценилось как большевистской пропагандой, так и простыми людьми. Согласно Фицпатрик, поддержка закона о всеобщем образовании была одним из редких примеров принятия крестьянами советских ценностей33. Одно из величайших достижений советской власти заключалось в том, что доступ к образованию получили все граждане СССР. Вскоре после 1927 г. резко подскочило число учащихся в начальных и средних школах, а также в институтах. Во время культурной революции была сделана попытка принимать в учебные заведения преимущественно граждан пролетарского происхождения, отодвигая на второй план людей, имеющих в родстве «классовых врагов»34. Однако, являясь частью «Великого отступления», подобная политика в силу идеологических и экономических причин претерпела значительные изменения. Постановление от 29 декабря 1935 г. упразднило социальные ограничения при приеме в вузы. С этого времени человек, желающий получить высшее образование, мог рассчитывать лишь на свои способности. В годы третьей пятилетки стали закрываться специальные школы (рабфаки) по подготовке рабочих к поступлению в вузы. Наконец, постановление от 2 октября 1940 г. ввело плату за обучение в вузах и в старших классах школ. Одновременно стали выдаваться стипендии, причем в зависимости от успехов учащихся, а не их материального положения. Тогда же началась работа над системой «государственных трудовых резервов», целью которой было привлечь на производство молодых людей в возрасте от 14 до 17 лет. Государство принимало все эти меры, чтобы ограничить социальную мобильность трудящихся, и это вызвало протесты людей, ссылавшихся на конституционные права женщин, рабочих и бедных.

Постановление от 29 декабря 1935 г., ликвидировавшее социальные ограничения для поступления в вузы, являлось только частью мер, предпринятых во второй половине 1935 г., включающих стахановское движение и, на менее значимом уровне, — легализацию новогодней елки. Некоторые воспринимали их как «отступление», изо всех углов зазвучали враждебные высказывания, что «все возвращается к старому». Новая политика Сталина («сын за отца не отвечает») воспринималась как элемент этой новой генеральной линии партии. В 1936 г. мы не узнаем СССР, говорили люди. Рождественские елки вернули, теперь социальное прошлое хоронят, эполеты носят, скоро и до «царя-батюшки» дойдет. Граждане испытывали замешательство, не понимая, как совместить «либеральную» линию

71

по отношению к детям враждебных элементов с бдительностью и борьбой против классовых врагов. Некоторые пытались объяснить отступление условиями надвигающейся войны, которые заставляют советскую власть делать уступки «чуждым» и лишенцам. Граждане были недовольны политикой властей, позволяющей детям лишенцев поступать в вузы, мотивируя это тем, что «яблочко от яблони не далеко падает». Недоверие к этим группам и уверенность в том, что они представляют собой угрозу, сформулировал один рабочий, который, используя харктерные для того времени термины «правый» и «левый», назвал такую политику правительства «правым уклонизмом».

Постановление также вызвало недовольство и опасения тех, кто считал, что эта мера лишит рабочих возможности получить высшее образование, потому что дети лишенцев создадут им конкуренцию, они будут хорошо учиться и получать хорошие отметки, в то время как рабочие будут отставать35.

Многие из подобных замечаний вторили оценке и других мероприятий, предпринятых властями, таких, как новая Конституция, которая гарантировала права всем гражданам (см. гл. 6). Люди беспокоились, что без необходимой дискриминации рабочий класс снова займет прежнее низкое социальное положение. Такие рассуждения имели под собой основание. Несмотря на то что абсолютное число рабочих и крестьян, получивших образование, возросло в этот период и количество людей, получивших среднее и высшее образование, увеличилось с 6 млн чел. в 1933-1934 гг. почти до 12 млн чел. в 1938-1939 гг., исследование, опубликованное в январе 1938 г., показало, что с начала первой пятилетки доля студентов, выходцев из рабочего класса, упала, в то время как доля студентов из среды служащих и специалистов значительно выросла. Число рабочих и их детей по-прежнему было завышено по сравнению с тем, какую часть населения они представляли: студентов из их среды было 33,9 %, но их доля среди всего населения составляла 26 %, а доля служащих и специалистов — 17 % от всего населения и 42,2 % от всех студентов. Крестьяне в этой статистике продолжали занимать незначительное место36.

Октябрьское постановление 1940 г., казалось, еще больше ограничивало возможность получить образование для рабочих и крестьян из-за введения платы за обучение: 300-500 руб. в год за обучение в вузе и 150-200 руб. — в трех старших классах школы. Постановление также утверждало программу развития государственных трудовых резервов, по которой ежегодно набиралось от 800 тыс. до 1 млн призывников в возрасте от 14 до 17 лет для учебы в специальных профтехучилищах. Это постановление, призванное восполнить нехватку

72

рабочей силы, символизировало возвращение к старым представлениям: рабочий труд для бедных, а образование для богатых. Требования для поступления в училища были мизерными или вообще отсутствовали, потому что училища предназначались для детей из бедных семей. Вновь устанавливались тендерные роли, поскольку по этой программе призывались только юноши37.

Неудивительно, что это постановление вызвало протесты. Оно явно нарушало статью Конституции, гарантирующую право на бесплатное образование, и этот факт не прошел незамеченным. Начались волнения на студенческих митингах, а в президиумы стали приходить записки с вопросами: «При коммунизме образование тоже будет платным?» Появлялись надписи: «Долой интегралы, мальчики на войну, девочки замуж», «Ищу мужа, который получает не меньше 1 ООО рублей. Я восемнадцатилетняя девушка», а в одиннадцатом классе школы: «Ищу родителей с хорошей зарплатой, которые могут оплачивать образование». Чувствовалось, что постановление особенно затронет девушек. Один студент по этому поводу сказал, что теперь не диктатура пролетариата, а диктатура Совнаркома и Моло-това. При капитализме его брат учился бесплатно, а при социализме он платит за свое обучение. Постановление, заявил он, толкает девушек заняться проституцией, а не учебой.

Люди стали проводить неприятные сравнения с царским режимом: «Снова мы идем назад. Раньше начальник не позволял рабочему даже пикнуть, а теперь рабочих угнетают. Раньше дети капиталистов учились в университетах, а теперь у детей рабочих одна дорога — умереть у станка, так же как их родители»38.

Многие говорили о возврате к прошлому и о еще большем неравенстве между богатыми и бедными. В лесотехнической академии возникло предположение, что будут учиться те, у кого полно денег, а не дети рабочих и крестьян, и это снова приведет к разделению на богатых и бедных. Еще жаловались на то, что плата за обучение одинакова для всех, независимо от доходов (за исключением самых бедных, с которых не брали денег). Коммунист с завода «Октябрь» спрашивал: «Как это может быть, что инженер зарабатывает 1 ООО рублей и имеет одного ребенка, а женщина зарабатывает 300 рублей и у нее трое детей. Из каких средств она будет платить за школу, ее дети тоже хотят учиться». Это высказывание встретило большое сочувствие среди работниц. Некоторые рабочие боялись, что им придется бросить учебу, например, студент судостроительного института написал своему учителю, что работал на заводе пять лет, а теперь не сможет учиться в институте. Будут учиться очень талантливые Ломоносовы и дети советских руководителей, потому что они занимают самые

73

высокие должности и получают высокую зарплату. Таким образом, образование будет доступно только высшим слоям общества (что-то вроде знати), а для низших слоев, для трудящихся, двери будут закрыты.

Даже партийные работники были недовольны постановлением и не знали, как его оправдать. Секретарь партбюро завода «Радист» заявил на собрании райкома, что постановление неправильное, и поинтересовался, как ему объяснить рабочим, что дети неквалифицированных рабочих и дворников не смогут получить высшее образование39.

Постановление с трудом воплощалось в жизнь. Число студентов, освобожденных от платы за обучение по причине крайней бедности, составило почти 10 %. Например, из 5 680 студентов промышленного института 526 не платили за учебу. Несмотря на эту уступку, 1 ноября, когда взималась плата за обучение, оказалось, что значительное число студентов, включая комсомольцев, не заплатили деньги. В инженерно-экономическом институте из 132 должников 105 оказались комсомольцами40. Государственный трудовой резерв также столкнулся с трудностями, а именно с сокращением числа добровольцев. Только 600 тыс. молодых людей откликнулись на призыв в октябре-ноябре 1940 г., и, как ни удивительно, из них добровольцами оказались лишь 71 %41. Условия, в которых приходилось работать молодым людям, были далеко не идеальными, и зачастую их использовали в качестве бесплатной рабочей силы. В письме Сталину в конце 1940 г. ученики одной школы писали, что их предали, потому что они пришли в школу, где их обещали выучить на хороших специалистов, а оказалось, что их ничему не учат, но заставляют строить и копать траншеи. Они горько жаловались на то, что начальство обмануло их, что их держат под замком. В заключение они написали: «Мы живем при самодержавном режиме, как при Николае Палкине»42. Таким образом, несмотря на большую социальную мобильность в тот период, для этих молодых людей и других советских граждан новая образовательная политика, безусловно, означала Великое отступление.

Глава 4. Религия и национальный вопрос

Большевики были идеологическими противниками религии и национализма, противоречащих их собственному материалистическому интернационалистическому мировоззрению, и ошибочно полагали, что при социализме они постепенно отомрут. В этой главе будет показано, что как религиозные, так и национальные чувства не только не исчезли, но были широко распространены в 1930-е гг. Когда власти осознали этот факт, они приняли прагматичное решение использовать, а не подавлять их. Вопреки утверждениям Тимашева, «отступление» было не полным; очевидно, что в конце 1930-х гг. пропаганда стала широко использовать русские национальные ценности, возвеличивая Пушкина, Суворова и других русских героев, и что православную церковь во время Великой Отечественной войны заставили служить Советам.

Религия

Несмотря на пропаганду атеизма и жестокое преследование церкви, в особенности православной, считавшейся оплотом царского режима, партии не удалось отучить людей от «опиума» религии, и в течение 1920-х гг. большинство крестьян и многие рабочие продолжали считать себя верующими. Во время культурной революции началось новое наступление на религию. Религиозную деятельность церкви ограничили проведением служб в стенах храма, с зарегистрированными «двадцатками» (церковными общинами), многие церкви были закрыты. За этапом разрушения последовал новый период — «тихой вражды» (>Хаф) или даже «иронического нейтралитета» (Троцкий)1, поскольку начиная с 1934 г. партия приняла менее агрессивную установку, что явилось частью ее генеральной политики, направленной на внутреннюю и внешнюю разрядку2. Церкви различных конфессий продолжали функционировать, на службы ходило много народу. Совершались богослужения, исполнялись традиционные обряды, и, похоже, на церковь не действовала антирелигиозная пропаганда. Верующие заявляли о своих правах, и начался процесс переговоров между государством и церковью. В 1937-1938 гг. государство жестко отреагировало на слишком большую, как ему казалось, независимость церкви. Но, как можно было предвидеть, удар по церкви не мог искоренить веру в людях, и накануне войны государство было вынуждено признать значение Русской православной церкви.

До 1938 г. в Ленинграде и Ленинградской области насчитывалось довольно много действующих церквей. В начале 1936 г. в Ленинградской области было 958 действующих «зданий религиозных культов»,

75

и 61 «здание» в самом Ленинграде; служило 1 800-2 ООО священников и других церковнослужителей. К 1937 г. в области насчитывалось 846 действующих церквей, из них 50 были в Ленинграде, и более 2 ООО священников3. В каждой церкви была своя «двадцатка» (зарегистрированная конгрегация) из примерно 20 активистов. Некоторые церкви сами себя успешно финансировали за счет сбора денег. Например, одна ленинградская церковь обладала капиталом в 100 000 руб., имела собственного бухгалтера, инженера и пр. Даже небольшая деревенская церковь умудрялась за несколько месяцев собрать 16 000 рублей на ремонтные нужды — удивительный факт для того времени, когда многим людям отчаянно не хватало денег4. Русская православная церковь (РПЦ) была наиболее могущественной и широко распространенной церковной организацией, однако существовали и многие другие конфессии, включая баптистов, католиков и лютеран. В некоторых частях страны сохраняли свои позиции староверы, к ним иногда переходили новообращенные, разочарованные компромиссами православной церкви5.

Хотя трудно говорить о том, насколько сильна была вера в людях, следует отметить, что в тот период в церквях собиралось очень большое число верующих. Согласно одному исследованию 1930-х гг., треть всего населения Ленинграда принадлежала к какой-нибудь конфессии. Однако больше всего религия была распространена в деревнях, а согласно опросу, проведенному в Ленинградской области в начале 1935 г., от 40 до 80 % колхозников считали себя верующими. Неудавшаяся перепись населения в 1937 г. показала, что верующими считало себя более половины взрослого населения Советского Союза6. Социальный состав верующих был разнородным — безусловно, отнюдь не все из них являлись деревенскими старушками, хотя женщины и люди пожилого возраста, вероятно, составляли большинство. Можно получить некоторое представление о числе верующих, воспользовавшись информацией властей о посещаемости церковных праздников верующими в Ленинграде, хотя эти цифры достаточно условны. На Пасху в 1934 г. на утренние богослужения собралось 132 953 чел., в том числе 65 500 женщин, 31 057 мужчин, 11 470 юношей и 18 875 девушек; кроме того, в храмы пришли 6 015 детей и 35 военнослужащих в форме. В 1935 г. 15 000 чел. праздновали римско-католическое Рождество: 4 725 мужчин и 10 275 женщин, из которых 1 749 были младше 25 лет, а 833 не достигли 16 лет. На празднование православного Рождества Христова 6 января 1936 г. собралось 21 047 мужчин, 46 312 женщин, а 7 января в храмы пришли 8 321 мужчина и 31 718 женщин. На Пасху 1937 г. в 30 церквях шли службы вечером 1 мая, причем 81 500 чел. находились внутри храмов, а еще 100 000 чел. стояли вокруг. Большинство из них (60-90 %) со

76

ставляли женщины и люди старше 35 лет. Однако в некоторых церквях треть всех присутствующих была моложе 25 лет. Основная масса верующих состояла из домохозяек, людей, недавно приехавших из деревни, инвалидов и престарелых, хотя приходили группы молодых рабочих, в том числе празднично одетых девушек7.

Старшее поколение старалось держаться своих убеждений, которые оно передавало своим детям. В некоторых местах Ленинградской области церкви посещало большое количество детей. В Кингисеппском округе 50 % детей дошкольного возраста и 25 % школьников ходили в церковь. Эти дети безоговорочно восприняли веру своих родителей. Исследования, проведенные среди школьников в Старорусском районе, показало, что 30-80 % из них верили в Бога. Дети говорили, что верят в Бога, потому верят их родители, дома висят иконы, а сами они не знают, вредна религия или полезна8.

Антирелигиозные агитаторы, члены Союза безбожников, были бессильны в борьбе с религией. Число членов союза с 1932 по 1938 г. сократилось как минимум в три раза. Было отмечено, что в 1936 г. в Ленинграде эта организация прекратила свое существование и никто не занимался антирелигиозной работой9. Новая советская «религия» с ее праздниками, церемониями, культом вождя и пр. не могла стать привлекательной альтернативой истинной религии, отчасти из-за силы традиции. Церковные обряды, особенно непосредственно связанные с естественными событиями в жизни людей, были тесно вплетены в порядок повседневной жизни, и их продолжали исполнять, хотя и реже по сравнению с 1920-ми гг.10 Во Пскове в 1935 г. 54 % новорожденных детей в возрасте от 1 до 6 месяцев были крещены в церкви, а 40 % умерших отпеты. В Кингисеппском округе 95 % покойников были похоронены по церковному обычаю, а 30 % новобрачных венчались в церкви11.

В РПЦ всегда было много праздников. Согласно негласной статистике, множество городских жителей продолжало посещать храмы по большим праздникам, таким, как Пасха. Вероятно, многих людей привлекала красота богослужения. Неудивительно, что именно этот аспект особенно подчеркивался в спецсводках, например, в сводке о пасхальных богослужениях в 1934 г. утверждалось, что люди приходят в храм лишь для того, чтобы насладиться зрелищем. Также заявлялось, что половина всех присутствующих — просто любопытные и в самые важные моменты богослужения можно слышать разговоры, смех и даже ругань. Более того, информаторы отмечали, что в церквях и больших кафедральных соборах больше всего прихожан, потому что духовенство наиболее образовано, у священников роскошные одежды, убранство напоминает театральное, а хоры и певцы очень

77

хорошо исполняют свою роль. Безбожники пытались противопоставить этим «спектаклям» старые фильмы и скучную литературу12.

Пасха 1937 г. служит яркой иллюстрацией противостояния государства и церкви, религиозных и церковных праздников, потому что в этом году Пасха пришлась на 1 мая, День труда. В Ленинграде агитаторы старались отвлечь рабочих от церковного праздника, но государственный праздник не привлек внимания людей. Представитель завкома на заводе «Красногвардеец» сообщил рабочим, что 2 мая состоится культурное мероприятие, но рабочие должны сами оплатить его. Многие возмутились и ответили: «Не пойдем на демонстрацию, лучше будем праздновать Пасху». Рабочий с фабрики «Вторая пятилетка» сказал, что люди пойдут в церковь с удовольствием, потому что там можно слушать хороший хор бесплатно, а чтобы пойти в театр, нужны деньги13. В спецсообщении о пасхальных богослужениях говорилось, что они пышные и яркие, с прекрасными хорами, что резко контрастирует со скучной атеистической альтернативой. Указывалось и на то, что 15-20 % граждан пришли в церкви только посмотреть, а не молиться, и многие были пьяными14.

В деревне церковные праздники играли еще более важную социальную роль15. Они служили воплощением народной культуры, временным освобождением от каждодневной рутины. Сельчане продолжали праздновать многочисленные дни святых, иногда в течение нескольких дней. Например, в деревне Березовская праздновали 28 дней святых угодников подряд; эти празднования обычно сопровождались обильными возлияниями, шумным весельем и драками. В день празднования Святого Архангела Михаила в 1936 г., которое шло три дня, было продано 70 ящиков водки, после чего начались драки, во время которых было убито четыре человека. Согласно мнению одного ответственного партийного работника, церковные праздники отмечались больше в силу традиции, которая тесно связана с повседневной жизнью, а не по причине религиозных убеждений. Он цитировал слова одного колхозника, что дело не в посещении церкви, просто людям хочется отдохнуть, выпить и поесть праздничных яств. Молодежь в особенности радовалась праздникам святых угодников, потому что они давали возможность устроить традиционные гулянья. К церковным праздникам люди относились не так, как к государственным. Агитаторы, посетившие отдаленную область Дедовичского района во время четырехдневного праздника Покрова, отмечали, что все радостно готовились к празднику Покрова Богородицы и никому не было дела до праздника 7 ноября, про который люди говорили: «Это советский праздник»16.

У многих людей, особенно у жителей деревни, было очень мало культурных развлечений, тем более по сравнению с таким городом,

78

как Ленинград, поэтому церковь однозначно ассоциировалась с развлечением. Один колхозник из Валдайского района прямо сказал, что ходит в церковь, как в клуб. Но на киносеанс в клубе надо покупать билет, а посещение церкви обходится бесплатно. В другом районе колхозники также говорили, что им хочется в жизни разнообразия: ради этого они идут в церковь, или пьют водку, или играют в дурака17. Хотя режим, естественно, старался подчеркнуть развлекательные, социальные и эстетические функции религии, чтобы преуменьшить значение искренних духовных переживаний, ясно, что эти переживания имели не меньшее значение для некоторых людей, например для рабочего с завода им. Самойлова, который заявил партийным агитаторам: «Вы доказываете, что Бога нет, но мы верим не в Бога, а в нечто высшее, чего не можем постичь. Возможно, это не Бог, но вам не нужно доказывать, что это действительно так»18. Несмотря на внедрение советских праздников и культа вождя, власть ничего не могла поделать с такими чувствами.

Начиная с 1934 г. власть перешла к более примиренческой линии в отношении религии, что придало уверенности верующим и духовенству. Хотя некоторые верующие были против политики сближения церкви и государства и не доверяли епископам из-за их соглашательской позиции, другие использовали эту возможность для того, чтобы вести переговоры с властью, отстаивать и расширять свои права. В 1934 г. они считали, что в 1933 г., слушая митрополитов, делали большие уступки советской власти, теперь же должны не только сохранить свои позиции, но и восстановить некоторые права, незаконно отнятые у церкви. В тот год верующие выступили против закрытия церквей и преследования священников, они говорили, что, закрывая церкви, власть ничего не дает взамен, что в красные клубы они не ходят и никогда не пойдут. Привлекали на помощь и международную политику: Литвинов, дескать, сказал Рузвельту, что в СССР нет преследования духовенства, а в это время ГПУ арестовывает лучших священников только за то, что они честно выполняли свой пастырский долг и работали над духовным развитием верующих. Во время похорон священника Рыбакова, который умер вскоре после освобождения из тюрьмы, группа прихожан кафедрального собора Св. Николая организовала демонстрацию. Ходили слухи, что священника пытали, и во время похорон верующие попросили открыть лицо священника, чтобы удостовериться, правда ли это19.

Уверенность верующих в себе еще сильнее окрепла после обнародования проекта Конституции в 1935 г. Священников больше не лишали гражданских прав, а статья 124 гарантировала свободу вероисповедания. В процессе обсуждения проекта Конституции власти пытались привлечь всеобщее внимание к тому, что некоторые про

79

стые рабочие возражали против статьи 124. Однако многие другие, в особенности крестьяне, приветствовали введение этой статьи. Предложенные поправки к Конституции включали открытие церквей и запрет антирелигиозной пропаганды. Большинство священников положительно отнеслись к проекту Конституции, хотя некоторые были настроены скептически20.

Принятие Конституции вызвало всплеск религиозной активности в 1936-1937 гг., предпринимались попытки установить некоторую гармонию в отношениях между церковью и государством. На пленуме ЦК в феврале-марте 1937 г. Косиор возмущенно описывал эти шаги к мирному сосуществованию: «У нас были такие собрания верующих, они принимали приветствия, любопытные приветствия, очень выдержанные, где ловко доказывали, что религия не противоречит социализму, что они будут вместе с нами строить социализм, что товарищ Сталин, как наиболее чуткий человек, понял это. Оканчиваются эти приветствия клятвой в верности советскому строю»21.

В Ленинграде и области наблюдалось много примеров такого рода. В 1936 г. лютеранские пасторы выступали с проповедями на тему стахановского движения, которые заканчивались словами: «Мы должны стать стахановцами нашей веры». Священники отождествляли языки социализма и христианства, критикуя кулаков, потому что в Евангелии написано: «Горе вам, богатые». Подобным же образом они связывали слова Сталина и цитаты из Библии: «Сталин, работая над Конституцией, заимствовал большинство утверждений из Евангелий, потому что принцип "кто не работает, тот не ест" (статья 12) подобен евангельскому принципу». Баптист обосновывал свою преданность Сталину с точки зрения христианского мировоззрения: «Сталина мы уважаем, потому что его поставил Господь Бог». Многие из пришедших на пасхальное богослужение в Троицкую церковь в Измайлово в 1937 г. якобы носили значки с официальными символами, а некоторые даже значки с изображением Сталина22.

Люди начали активно защищать свои права на свободу вероисповедания, обосновывая свои требования с помощью официальной терминологии. Одна церковь обратилась к сельсовету следующим образом: «На основании статьи 124 Конституции мы просим позволить нам шествие в честь дня Св. Антония». Деревенские жители в Лычковском районе послали делегацию из 200 человек в сельсовет с просьбой вновь открыть их церковь, ссылаясь при этом на свои конституционные права. Когда сельсовет отказался удовлетворить их просьбу, колхозники на следующий день не вышли на работу23.

В целом настроение людей в этот период было позитивным. Верующие полагали, что одержали важную победу и в дальнейшем их положение еще улучшится. На пасхальное богослужение в 1937 г.

80

пришло огромное количество народа (см. выше, с. 76). Люди радовались, не увидев милиционеров, которые в прошлом году штрафовали их за то, что они зажигали свечи на улице, выражали надежду, что в следующем году разрешат хотя бы один Крестный ход, поскольку верующих больше половины населения страны, и уверенность, что теперь им никто не помешает молиться Богу, потому что так написано в Конституции24. Оптимизм оказался преждевременным. Терпимость властей к религии быстро сошла на нет, когда по итогам переписи населения в 1937 г. обнаружился высокий процент верующих среди населения страны, а избирательная кампания 1937 г. показала, что верующие все активнее участвуют в политической жизни.

В «саботаже» переписи 1937 г. частично обвинили церковь25. Перепись не только содержала пресловутый вопрос о вероисповедании, но и проводилась 6-7 января, на православное Рождество. Это совпадение повлекло за собой волну слухов, большинство из них относились к вопросу веры. Люди опасались, что будет устроена «Варфоломеевская ночь» для всех тех, кто объявил себя верующим, что верующих исключат из колхоза, привяжут к колхозу, поставят особую отметку в паспорте, выселят, не будут выдавать хлеб, не отправят на войну и т. д. Многие в ту ночь ждали пришествия Антихриста. Некоторые слухи, судя по всему, поддерживало духовенство, которое также делало все возможное, чтобы убедить людей объявить себя верующими. Люди уклончиво отвечали на вопрос о вероисповедании, особенно молодые, которые заранее готовились к вопросам переписчиков и говорили им, что они неверующие, хотя дома своим родителям заявляли обратное. Один церковный староста попросил записать его «маловерующим», потому что не был уверен в существовании Бога, но не хотел, чтобы его записали неверующим. Священник в г. Луга сказал, что он неверующий, потому что, по его понятиям, «профессия — это одно, а убеждения — другое». Многие отказывались отвечать на вопрос26. Власти объявили результаты переписи 1937 г. недействительными, и в 1939 г. прошла новая перепись населения, на этот раз без вопроса о вероисповедании.

Церковь принимала активное участие в предвыборной кампании 1937 г., и властям это не понравилось. Предпринимались попытки выдвинуть кандидатами священников, зачастую священники вели энергичную агитационную работу, особенно там, где партийные организации были слабыми. Некоторые члены партии старались подражать работе священников, рассуждая таким образом: «Почему священники так быстро убеждают людей? Потому что священник работает с каждым индивидуально и сразу же отвечает на их требования»27. Духовенству доверяли, потому что, в отличие от многих агитаторов, оно принимало деятельное участие в общественной жизни людей.

81

В то время, когда власти всенародно критиковали советских рабочих и членов партии, а видные партийные лидеры находились под судом, люди испытывали меньше всего доверия к официальным лицам. Священникам иногда удавалось решать неотложные жизненные проблемы, причем так, как никогда не удавалось представителям режима. Например, в Дедовичском районе во время страшного дефицита хлеба священники собрали людей в воскресенье и организовали неофициальную раздачу хлеба по карточкам. Люди, естественно, удивлялись, почему советские работники не смогли решить проблему таким же способом, как их православные священники28.

Другим характерным феноменом того времени, насторожившим власти, было распространение апокалиптических слухов о пришествии Антихриста29. Согласно исследованию периода коллективизации в стране, проведенному Виолой, эти слухи были традиционными для русской культуры и всегда обострялись в эпохи острой нестабильности. А 1937 г. как раз относился к таковым. Широкое распространение получили различного рода предсказания и пророчества о том, что придет время Антихриста, люди будут убивать друг друга, власть переменится, на трон взойдет «царь Михаил», большевиков постигнет божья кара, как Зиновьева и прочих, и т. д.30

Всплеск религиозной активности в 1936-1937 гг. сменился новой волной преследований. В конце 1937 г. священники и верующие стали жертвами террора, повсеместно закрывались церкви. К Пасхе 1938 г. в Ленинграде осталось только пять действующих церквей (по сравнению с тридцатью тремя в предыдущем году). Несмотря на это, верующие продолжали настаивать на своих конституционных правах и писали письма партийным лидерам, в которых просили не закрывать церкви или вновь открыть закрытые храмы, причем свои обращения старательно излагали официальным языком. В одном письме рабочие с Выборгской стороны Ленинграда жаловались, что Конституция не соблюдается, потому что церкви так поспешно закрывают. В предыдущие два месяца были закрыты десятки церквей, а священники и верующие арестованы. Авторы письма подчеркивали, что церковь никак не связана с контрреволюцией: «Все это наверху — Бухарины, Рыковы и т. д.» Церковь лояльна по отношению к государству: «Когда ты в церкви, ты слышишь только добрые наставления любить своих ближних, уважать власти и т. д.» Письмо заканчивалось заверением: «Мы не враги, потому что мы и вы одно целое». Авторы умоляли: «Не обижайте своих классовых братьев»31. В другом письме Калинина просили не закрывать церковь Иоанна Крестителя, где люди будут молиться за свою великую родину и своих вождей. Мы отдали вам наших сыновей, писали авторы этого письма, и они честно служат своей великой социалистической родине и охраняют ее гра

82

ницы от врагов. Сталинская Конституция дала право свободного вероисповедания, напоминали они, а теперь враги могут нашептывать из-за угла: «Смотрите, эта Конституция — один обман»32.

Авторы писем считали, что закрытие церквей инспирировано врагами, которые надеялись вызвать тем самым народное возмущение против правительства. Таким образом, несмотря на террор и преследования, верующие продолжали бороться за веру и надеялись прийти к компромиссу с властями. В 1938 г. в пять действующих ленинградских церквей на Пасху собралось большое количество народа. К примеру, церкви Преображения Господня в Дзержинском районе и Св. Андрея на Васильевском острове были набиты битком, а снаружи стояло от 1 500 до 2 ООО человек33.

Режиму пришлось признать силу народной веры. В течение предвоенной «оттепели» с 1939 г. до июня 1941 г. преследование верующих постепенно ослабевало. Официальные настроения отражали взгляды авторов писем, представленных выше: верующие также могут поддерживать власть. В журнале «Большевик» в 1939 г. выражалось такое мнение: «Большинство верующих — наши люди, отсталые рабочие и крестьяне». В марте 1941 г. это признал и Ярославский*: «В стране много граждан, относящихся лояльно к власти, все еще сохранивших религиозные убеждения и предрассудки»34. Власть, убедившаяся в силе народной веры, повернулась лицом к церкви в тяжелый час испытаний. В день нападения Германии на СССР, 22 июня 1941 г., глава РПЦ митрополит Сергий обратился к верующим с призывом встать на защиту родины.

Национализм и этническая принадлежность

Националистические чувства было так же трудно искоренить, как и религиозные, что отметил сам Сталин в своей речи на XVII съезде партии, заявив: «Пережитки капитализма в сознании людей гораздо более живучи в области национального вопроса, чем в любой другой области»35. Идея пролетарского интернационализма, поддерживаемая советской властью после 1917 г., не смогла преодолеть национальную и межэтническую напряженность внутри многонационального СССР. В Ленинграде эта напряженность часто приобретала форму антисемитизма. Антисемитизм и другие формы национальной розни усугублялись кризисом и периодами нестабильности, такими, как, например, убийство Кирова, террор 1937 г. и угроза войны. В этих случаях власти подстрекали народ искать «врагов», и национальные

Председатель Центрального совета Союза воинствующих безбожников. — Прим.

83

пер.

меньшинства становились легкой мишенью. Межэтническая рознь, видимо, также была связана с мотивами классовой борьбы. Несмотря на то что некоторые данные о существовании в России националистических настроений есть, среди простых людей эта тема не получила четкого выражения.

Данный анализ будет главным образом посвящен национальным чувствам ленинградцев. В Ленинградской области межэтническая напряженность не так сильно проявлялась, как в городе, возможно, потому что сельские общины были более однородны по своему этническому составу и изолированы от других групп населения, а также меньше подвержены влиянию националистических идей36. Если же такая напряженность возникала, она выражалась в форме конфликта между русскими и представителями второй наиболее многочисленной национальности, населявшей Ленинградскую область, финнами (в 1939 г. русские составляли 90,6 % всего населения области, финны 3,3 %, эстонцы 1,4 % и украинцы 1,1 %)37. Видимо, не случайно такие конфликты часто возникали в периоды экономических кризисов. Во время острой нехватки хлеба в начале 1937 г. в сводках НКВД сообщалось о драке между финнами и русскими в Токсовском районе. Экономические факторы, похоже, играли заметную роль и в плохом отношении русских к финнам, переселенным в 1937 г. в Бабаевский и Кадуйский районы. В апрельской сводке 1937 г. приведено типичное высказывание одного из русских колхозников: «Черти вас сюда принесли, и без вас жизнь трудная». Война, как и экономические трудности, усугубляла существующую напряженность, особенно же ухудшила отношения русских и финнов «зимняя война»38.

Город Ленинград был этнически однородным по сравнению с некоторыми другими регионами страны. Согласно статистике 1933 г., русские составляли 85,8 % населения Ленинграда, евреи 6,7 %, поляки 1,4 %39. К 1939 г. русских стало 87 %, евреев 6,3 %, украинцев 1,7 %40. В самом городе евреи в процентном отношении значительно превосходили любую другую группу национальных меньшинств, их доля практически равнялась общей доле всех остальных нерусских национальностей. В 1939 г. в Ленинграде проживало больше евреев, чем где-либо еще в РСФСР, даже больше, чем в Москве, где евреев насчитывалось 6 %. На всей территории РСФСР евреи составляли только шестую по численности этническую группу — 0,9 %, или 956 599 чел., из которых 854 334 чел. жили в городах. Почти четверть всех евреев, проживающих в городах России, приходилась на Ленинград41. Если сопоставить эти цифры с известной враждебностью русских по отношению к евреям, то можно объяснить, почему именно в Ленинграде антисемитизм был наиболее распространенной формой выражения межэтнической розни.

84

Махровый антисемитизм, столь характерный для Российской империи, не испарился после 1917 г. Белые использовали его, чтобы привлечь как можно больше сторонников для борьбы со своими врагами в Гражданской войне, призывая убивать «жидов» и коммунистов. Эти настроения сохранились и во время нэпа42, вспыхнув с новой силой во второй половине 1920-х гг. среди рабочих, представителей интеллигенции и членов партии, в особенности в Москве и Ленинграде, где проживало больше всего евреев43. Очевидцы в те годы объясняли этот факт противоречиями нэпа и классовой борьбой в период безработицы и экономических трудностей. Когда Юрий Ларин проводил консультацию на тему антисемитизма, ему задавали вопросы: «Почему евреи не стоят в очередях?»; «Почему евреи богатые, у них свои булочные, магазины и пр.?»; «Почему евреи проталкивают своих на работу, поддерживают друг друга, а мы, русские, нет?»44

Партия решила принять более строгие меры в этом вопросе, и с 1926 г. партийные лидеры стали публиковать брошюры и выступать на тему антисемитизма. И все же отношение властей к этой проблеме было противоречивым. В январе 1929 г. на митинге ЦКК выступил Ярославский, который говорил о необходимости бороться с великодержавным шовинизмом и еврейским национализмом. Он отметил случаи, когда служащие, «зараженные духом семейственности и мелкобуржуазного протекционизма», устраивают на работу всех своих родственников только потому, что они одной национальности. Подобные выступления лишь усугубляли антисемитские настроения45. Вероятно, партия отдавала себе отчет в том, что враждебное отношение к евреям тесно связано с неприязнью к спецам и интеллигентам. Разумеется, во время культурной революции, когда последние подвергались юсобенно жестоким преследованиям, участились случаи словесных нападок и физической расправы над евреями. В конце 1920-х гг. газеты сплошь и рядом приводили «показательные» примеры антисемитизма. В 1930-е гг. в местной и всесоюзной печати периодически появлялись статьи, обличающие антисемитизм. После 1935 г. количество публикаций, посвященных всем формам национализма, заметно сократилось, однако архивные материалы свидетельствуют, что антисемитизм был глубоко укоренен в народном сознании и во время террора получил дополнительный стимул.

Враждебность по отношению к другим этническим группам, в частности к евреям, выражалась по-разному. В повседневной жизни было принято рассказывать анекдоты, где прохаживались на счет национальных меньшинств с употреблением таких оскорбительных слов, как «жид». В особенности это было типично для молодежи, и комсомольские спецсообщения о настроениях в течение всего периода 1930-х гг. свидетельствуют о частых случаях антисемитских

85

высказываний46. Докладывали и о более серьезных случаях дискриминации и словесных оскорблений, направленных против других национальностей, а также насилия над ними и их собственностью. Несмотря на то что «разжигание национальной вражды» считалось уголовным преступлением, большинство подобных дел не доходило до суда, а если такое и случалось, то суды старались преуменьшить тяжесть проступков47. Важно отметить, что в спецсообщениях НКВД о настроениях очень мало внимания уделялось явно выраженному националистическому подтексту некоторых высказываний людей, в отличие от информсводок партийного и комсомольского аппаратов, в обязанности которых теоретически входила ликвидация подобных предрассудков. Но и в этих сводках основное внимание уделялось политической составляющей высказываний людей, и по этой причине в последующем освещении этнических стереотипов в общественном мнении главным образом будут подчеркиваться политические мотивы.

Люди всегда наделяли евреев и представителей других национальных меньшинств целым рядом стереотипных черт. Евреи, в частности, постоянно отождествлялись с правящей элитой, в ряды которой входили члены партии, государственные служащие и «советская интеллигенция». Этот стереотип был вызван тем, что очень мало евреев работало на заводах, и еще меньше в сельском хозяйстве. Например, в 1924 г. на 19 промышленных предприятиях Ленинграда на 600 всех нерусских рабочих приходилось только 16 евреев. В 1930-е гг. численность евреев, занятых в производстве, оставалась по-прежнему незначительной48. Зато среди партийного руководства евреев было необычайно много, и, хотя в 1930-е гг. их число несколько сократилось, в народе сохранилась тенденция объединять евреев и членов партии в одно целое, как, например, во времена Гражданской войны, когда один из лозунгов призывал: «Бей жидов и коммунистов!» Евреев также отождествляли с государственной властью, поскольку государственная служба оставалась одной из немногих возможностей, открытой евреям после нэпа, когда большинство из них занималось торговлей и предпринимательством. Они также доминировали в среде ленинградской интеллигенции: в 1939 г. евреи составляли 18 % всех ученых и преподавателей в вузах, 20 % инженеров, треть писателей, журналистов и издателей, 31 % директоров, 38 % врачей, 45 % адвокатов и 70 % дантистов49.

Враждебное отношение к евреям усилилось после убийства Кирова; в то время можно было услышать, что, «как только настоящий русский мужик приходит к власти, его убивают» или что «убийство Кирова совершено с целью сократить численность русских в правительстве и увеличить число евреев»50. Евреев обвиняли в этом пре

86

ступлении, так как, согласно стереотипу, они любили власть и мечтали о мировом господстве51. Ленинградский партийный секретарь Ирклис получил письмо, в котором говорилось о причастности евреев к убийству и заявлялось, что «священный революционный Смольный полон еврейской нацией». Согласно письму, этот факт был широко известен всем рабочим и вызвал среди них беспокойство. Все сыновья торговцев, писал его автор, хорошо устроились в Смольном и ведут себя жестоко по отношению к старым членам партии и вообще к народным массам. Они поспешно дают ответственные должности евреям и еврейкам, а среди безработных можно встретить людей всех национальностей, за исключением евреев, потому что они занимают руководящие должности52.

В другом письме выражены похожие чувства по поводу того, что евреи захватили все посты управления. Автор, подписавшийся «Русский», ссылался на партийную организацию ленинградского технологического института, во главе которой стоял Захар Заблудовский, «неравнодушный к людям еврейского происхождения». Этот «Русский» утверждал, что 80 % государственного аппарата оккупировано евреями «с темным прошлым», что евреям отдается преимущество в предоставлении жилья, стипендий и других привилегий, что их никогда не исключают из партии. Заблудовский якобы в состоянии опьянения однажды крикнул: «За одного еврея мы исключим из института тысячу русских»53.

Приписываемая евреям мечта о мировом господстве стала темой письма к Жданову; в нем говорилось, что евреи считают Россию слишком маленькой страной для себя и поэтому призывают к мировой революции. Раздумывая о падении уровня жизни с начала революции, автор заключает, что идеи социализма и коммунизма нежизнеспособны, евреи использовали их как прикрытие, чтобы добиться равноправия. Евреи организовали 1917 г.; русские и другие национальности служили для них просто пешками. Сталин, Киров и другие лидеры были куплены евреями и вынуждены подписаться под доктриной Коминтерна, «международной жидовской клики». Жданова предупредили, что его также обманут; ему будут покупать продукты в Торгсине, дадут автомобили, будут льстить, печатать его речи и портреты — и все ради того, чтобы евреи осуществили свою мечту о мировом господстве54.

Во время всенародного обсуждения проекта Конституции вновь заговорили о том, что евреи забрали в свои руки власть в России. Их обвиняли во всех бедах и предлагали лишить гражданских прав: «Надо устроить так, чтобы в новой Конституции евреи были лишены избирательных прав. Их следует стереть с лица земли, ведь они мучают русских. Раньше евреев убивали, а сейчас у них власть»55. По

87

добные экстремистские настроения выражались и накануне выборов в Верховный Совет в 1937 г.56 Во время выборов в профсоюзные организации в 1937 г. одна работница выразила свое удовлетворение тем, что «жидов погонят прочь»э/.

Многие известные подсудимые на показательных процессах были евреями, и это еще более укрепило стереотип «еврейство = власть = коррупция». Главная роль в драме, приписанная «Иуде Троцкому», также укрепляла в народном сознании связь между «предателями» и евреями. В партийных сводках о настроениях людей по поводу суда над антисоветским троцкистским центром в начале 1937 г. содержались следующие высказывания: «На этом процессе много евреев, потому что еврейская нация любит власть и поэтому они так сильно боролись за власть»; «Евреи отвечают за все, и Троцкого надо было убить давным-давно, а Кагановича следует проверить, что он за человек, потому что он тоже еврей»58.

В гл. 8 эта неприязнь к евреям будет рассматриваться более подробно, поскольку она воплощает в себе вражду низших слоев населения ко всем формам власти. Евреи отождествлялись с власть имущими, а потому считалось, что они не стоят за интересы рабочего класса. Например, рабочие говорили, что евреи их эксплуатируют, а жаловаться некому, все начальство состоит из них же; что в Испании много евреев, и рабочие там проиграют, потому что «жиды» их предадут. Евреев характеризовали как людей бесчестных, ведущих паразитический образ жизни, потому что они не трудились, т. е. не работали руками; называли торгашами, тунеядцами и обманщиками. Когда СССР оккупировал в 1939 г. Польшу, рабочий с завода «Экономайзер» советовал убивать меньше поляков и больше евреев, иначе те хлынут в Россию, не будут работать, а в России и так паразитов хватает59.

Стереотипное отношение к еврейской национальности превалировало в разговорах людей, но и к другим национальным меньшинствам относились с такой же предвзятостью. Это происходило отчасти потому, что в Политбюро был большой процент выходцев с Кавказа (Сталин, Орджоникидзе, Микоян), поэтому кавказцы, в особенности грузины, также стали объектами критических высказываний насчет того, что русскими правят нерусские60. На выборах к кандидатам кавказской национальности, как и к евреям, относились с большим подозрением. Во время выборов в Верховный Совет в 1937 г. кандидат по фамилии Тевосян стал причиной антигрузинских высказываний: «Я не люблю грузин и не буду за них голосовать... Я живу среди грузин и знаю, что это за люди, я Орджоникидзе тоже не уважаю»61.

Люди порой путались в истинной национальной принадлежности некоторых нерусских лидеров. Особенно это касалось Сталина. После смерти Кирова говорили: «Лучше бы убили Сталина, он ар

88

мянин, а товарищ Киров чистый русский»; «Лучше, если бы убили Сталина, а не Кирова, потому что Киров наш, а Сталин не наш». Понятия «наш» и «не наш» пояснялись так: «Киров — русский, а Сталин — еврей»62. Истинная национальность человека — еврей, грузин, армянин — была не столь важна, как сам факт того, относится он к русскому народу или не относится. Тем не менее кавказцам приписывали особые черты характера, например, их считали грубыми и жестокими, в отношении евреев такие эпитеты никогда не употреблялись. По поводу смерти Орджоникидзе говорили: «Эти армяне были раньше дикарями, а теперь у них власть, поэтому так много хороших людей погибло из-за этого негодяя, но всех не убьют и не расстреляют, придет время, когда все наши вожди будут убиты»63.

Русская национальная идентичность в тот период определялась в противопоставлении другим национальным группам, таким, как евреи и армяне, в более положительном плане она обычно не формулировалась. До 1917 г. концепция русской национальной идентичности развивалась исключительно в среде элиты. Русские испытывали историческое чувство преданности царю и церкви, а не нации в целом64. Вряд ли славянофильские воззрения интеллигенции XIX в. могли проникнуть в народ. Для большинства русских крестьян местная и региональная солидарность, вероятно, значила больше, чем национальные узы, однако в конце XIX в., в связи с расширением грамотности и распространением книг, в которых Россия представлялась имперской державой, эти чувства претерпели некоторые изменения65. Тем не менее к 1914 г. национальная идентичность русских была еще слабо выражена. По мнению Хубертуса Яна, во время Первой мировой войны русский патриотизм носил менее четкий характер по сравнению с негативным отношением к вражеским фигурам вроде кайзера. Не существовало объединяющих символов, которые могли бы сформировать национальную идентичность66. После революции народ учили считать себя советским, а не русским. В то время как многим национальным республикам в 1920-е гг. было разрешено выражать национальные чувства, подавляемые в течение долгого времени, любое проявление русского национального самосознания приравнивалось к «великорусскому шовинизму» и пресекалось. Только в 1937 г. советская власть начала публично эксплуатировать русские националистические представления в своей пропаганде.

Может быть, поэтому и не удивительно, что в период после 1934 г. простые рабочие и крестьяне стали глубже осознавать свою принадлежность к русскому народу. Иногда враждебные выпады в адрес других этнических групп сопровождались выражением прорусских настроений. Люди волновались, что национальные меньшинства, завоевав большинство в Совете Национальностей РСФСР, станут притеснять русских67. Они отказывались голосовать за Сталина, потому

89

что он не русский и не защищает интересы русского народа; заявляли, что евреи и поляки (и вообще все, кроме русских) способны на всякие хитрости и, пока эти национальности существуют, всегда будут вредители и враги68. И все-таки неясно, что означало понятие «русский» для простых рабочих и крестьян. Большинство подробных рассуждений о России написаны идеологами, представителями писательских сообществ, образованными интеллектуалами; их идеи можно также найти в других письменных источниках, таких, как письма, прокламации, в которых авторы часто использовали традиционные русские ценности, дабы пробудить людей69. Таким образом, националистический язык служил мощным оружием для нападок на государство. Некоторые его элементы напоминают язык интеллигентов-народников XIX в. Русским приписывались такие качества, как патриотизм, храбрость, великодушие и терпение. У русских «большая и широкая душа», говорилось в письме одного партийца Жданову. В одной прокламации было написано, что «только рабочие в СССР могут выдержать такие трудные испытания, потому что русские могут долго терпеть». Другая прокламация, адресованная «русским гражданам», порицая губительную экономическую политику советского режима, заявляла, что русский народ долго ждал, но даже у русского терпения есть предел. Она также резко критиковала прессу, злоупотреблявшую именем Сталина и полную «жидовской грязи», а заканчивалась призывом ко всем русским людям помочь в борьбе против угнетения их родины. Еще одна прокламация обращалась к «русским людям, преданным своей родине», призывая их к восстанию. Иногда русских упрекали в том, что ими легко манипулировать, как, например, в листовке, найденной во время выборов в советы в декабре 1939 г., которая высмеивала фарс избирательной системы и рекомендовала русским «опомниться и прекратить валять дурака»70.

Трудно определить, в какой степени простые рабочие и крестьяне разделяли такой взгляд на русский народ. Тот факт, что простые люди позволяли себе антисемитские высказывания, не значит, что они были злобными националистами. За подобными настроениями всегда скрывался классовый подтекст. Чувствовали ли люди большую преданность классу, чем нации? Считали ли они себя скорее советскими, чем русскими людьми? Продолжали ли связывать свою национальную идентичность с православной церковью? Публичное обращение власти к русской националистической пропаганде во время войны безусловно свидетельствует о том, что власть верила в ее потенциальную способность мобилизовать народ. Но за что воевали люди в годы Великой Отечественной войны — за Россию, за Советский Союз, за Сталина, за социализм, за рабочий класс или ни за что конкретно из перечисленного? Это интригующие вопросы, которые требуют дальнейших исследований.

Часть П. ПОЛИТИКА И ТЕРРОР

Глава 5. Международные отношения

Вообще международные отношения должны рассматриваться в качестве второстепенных среди проблем простых людей; тем не менее в тот период острой международной напряженности внешние связи СССР с другими странами были в центре повседневного внимания. После захвата Гитлером власти в 1933 г. в советской внешней политике произошел резкий перелом: это проявилось и во вступлении СССР в Лигу Наций в сентябре 1934 г., и в утверждении политики коллективной безопасности, и в укреплении дружественных связей с капиталистическими нефашистскими странами, включая Францию, с которой СССР подписал договор о взаимопомощи в мае 1935 г. В то же самое время Коминтерн совершил поворот от политики изоляционизма к политике «народного фронта». Поддерживая антифашистов и оказывая помощь республиканцам в гражданской войне в Испании, Советский Союз, тем не менее, продолжал в конце 1930-х гг. свои попытки сблизиться с Германией, завершившиеся подписанием пакта о ненападении. Обычные люди не сомневались, что напряженная ситуация в Европе и на Дальнем Востоке в конечном итоге приведет к войне. Недовольные режимом рассматривали войну как возможное освобождение от советского ярма, так что в стране, очевидно, имелись приверженцы Гитлера и проводимой им политики. Однако остальные были настроены категорически против диктатора, поэтому заключение советско-германского договора о ненападении их шокировало и смутило. Захватническая политика СССР в Польше, Прибалтике и Финляндии также не встретила всеобщего одобрения, кое-кто не хотел служить пушечным мясом для военных авантюр властей.

В СССР всегда боялись, что капиталистические страны начнут войну против молодого Советского государства, а с приходом к власти Гитлера эти опасения стали только усиливаться. Средства массовой информации часто писали о внешней агрессии, добавляя при этом, что и внутри СССР ведется война. Официальный советский дискурс

91

изобиловал рассказами о врагах и предателях, победах и поражениях, битвах и фронтах. Простые люди также обсуждали угрозу надвигающейся войны. Во время кризисов эти слухи усиливались. Например, думали, что массовое выселение людей из Ленинграда (см. гл. 7, с. 117) в начале 1935 г. связано с войной, а после суда над Каменевым и Зиновьевым в августе 1936 г. раздавались замечания, что надо запасаться сахаром, потому что из-за расстрелов террористов разразится война. Нехватка хлеба в 1936-1937 гг. также вызвала волну слухов о войне, которая вскоре начнется, если уже не началась. Возник порочный круг: дефицит хлеба порождал слухи о войне, а люди, напуганные слухами, бросались делать запасы, создавая еще больший дефицит и очереди1.

Власти классифицировали высказывания о возможном поражении СССР в предстоящей войне как «пораженческую агитацию», которая сурово каралась. Однако пораженческие настроения преобладали, особенно среди крестьян, надеявшихся, что война покончит с колхозами2. Идея войны как освобождения особенно ярко отображена в антиправительственных стихах:

Кирова убили — туда ему дорога.

Их не жаль угробить даже всех,

Только жаль, что много

Вампиры расстреляли,

Это расстреляли за него.

Скоро власть советов

Вылетит, что пробка,

Из пивной бутылки на панель.

Нам так жить, в неволе

Жить уже не долго,

Жить осталось только до войны3.

Не надолго все пройдет,

Противник Сталина убьет,

Скоро будет ведь война,

И тогда, тогда, тогда

Будет Сталин ласков навсегда,

Когда его не будет — стихнет навсегда4.

Чувства, выраженные в этих стихах, которые проявлялись и в других многочисленных разговорах, показывали тесную взаимосвязь между войной и значительными изменениями в сознании простых людей. Революции 1905 и 1917 гг. случились, когда Россия потерпела поражение в войне, поэтому война рассматривалась, как катализатор грядущих перемен5.

В то время как одни с надеждой ожидали начала войны, другие более пессимистично рассматривали ее как спор между властями

92

различных государств, в результате чего пострадают обычные люди. Такие «классовые» чувства проявились во время противовоздушных учений в Ленинграде в сентябре 1934 г., когда рабочий отказался покупать противогаз, потому что «в любом случае рабочие умрут во время войны, и останутся лишь коммунисты, которые спасутся, забившись по щелям». На заводе им. Сталина рабочие жаловались, что, пока нет войны, руководство завода радо устраивать учения, а как война в самом деле начнется, ничего делать не будет, и рабочим придется самим организовываться. Когда война действительно началась, эти чувства людей выражались все громче. В сентябре 1939 г. рабочий завода им. Воскова в Сестрорецке возмущался на призывном пункте: дескать, в армию забирают только рабочих, а «белоручки» остаются дома. Во время «зимней войны» огромные потери среди простых солдат и явная бездарность военного командования вызвали разговоры о том, что на финском фронте убито множество невинных людей, а командиры сидят в тылу, получая 800 рублей в месяц и даже больше, в то время как солдатам платят всего 8 рублей; что большевики посылают солдат воевать в Финляндию и морят людей голодом, поэтому следовало бы убивать большевиков, а не финнов; что руководство сидит в Москве и пьет шампанское6.

Можно ли предположить на основе высказываний рабочих, что они усвоили социалистическую риторику интернационализма и выражали пролетарскую солидарность? Возможно, в ряде случаев так и было. После подписания советско-германского договора о ненападении рабочий и бывший член партии с завода им. Кирова сокрушался, что Советский Союз предает рабочих в других странах, позволяя Гитлеру напасть на Францию, Бельгию, Голландию и Прибалтику, что он прячется в кусты, чтобы его оставили в покое7. Важно отметить, что это мнение бывшего члена партии. Другие рабочие занимали не столь определенную позицию. Официальная пропаганда добилась того, что во время гражданской войны в Испании многие из них демонстрировали интернационалистические чувства, жертвуя деньги Республиканской партии Испании. Без сомнения, многие разделяли эти чувства, а иные шли дальше и жаждали записаться добровольцами на войну или предлагали Советскому Союзу послать туда свои войска. Однако некоторые считали, что СССР сует нос, куда не следует, и не выражали желания помочь. Особенно неохотно посылали деньги испанским рабочим, поскольку у самих денег не было, да и существовало опасение, что деньги не дойдут по назначению. Согласно сводкам агитаторов, такие настроения были широко распространены8. Помощь Испании была предложена во время острого хлебного дефицита зимой 1936-1937 гг.; эти два события соединились в одно, и пошли слухи, что «хлеба нет, потому что его посылают в Испанию».

93

Похожие разговоры звучали, когда СССР помогал Китаю, Монголии и, после заключения пакта 1939 г., — Германии9.

Отношение к фашизму и Гитлеру, очевидно, было в тот период далеко не однозначным, несмотря на советскую пропаганду или, возможно, вопреки ей. С именем Гитлера ассоциировались динамичность, экономический успех, авторитаризм, антисемитизм и захватническая политика — все это находило своих приверженцев в России. Один студент назвал Гитлера и фашистов умными людьми, которые строят социализм мирным путем10. Он же хвалил воинское искусство Троцкого и предлагал женщинам стать рабами мужчин. В школе Петроградского района двое учеников попытались организовать стачку против обедов. Один сказал, что устал от пионерской организации, а вот в Германии хорошо: жизнь бьет ключом, фашистские организации стреляют коммунистов и комсомольцев. Когда ему возразили, что это как раз очень плохо, он ответил: может, и плохо, зато какие сильные ощущения дает11. Гитлеровский культ молодости и силы и лозунг «Kraft durch Freude» («сила через радость») явно были рассчитаны на молодое поколение, которое не испытало на себе тяжелых последствий германского милитаризма 1914-1918 гг. Молодежная организация гитлерюгенд, кажется, отличалась большей целеустремленностью и энергичностью, чем комсомол, который делал упор на интеллектуальном, а не физическом развитии. Один рабочий с завода «Судомех» с завистью говорил, что в организации гитлеровской молодежи бесплатно обучают на пилота, дают военное образование и бесплатное обмундирование и вообще им там хорошо живется. По его мнению, если бы власти в СССР позволили такую же организацию, в нее вступили бы многие, даже комсомольцы12.

Гитлера в какой-то степени поддерживали еще и благодаря преследованию евреев. Жизненный уровень в Германии тоже казался выше. В 1939 г. шутили: «В Германии каждый рабочий имеет по машине, а у нас машин всего две — "черный ворон" и "скорая помощь"»13. Подчеркивались личное обаяние и популярность Гитлера среди его народа: «Мы уверены, что фашисты победят в Испании, потому что их ведет Гитлер, замечательный человек и лучший руководитель в мире»; «Советская власть долго не продлится. Фашисты под руководством Гитлера победят, потому что его поддерживает народ»14. Он казался некоторым решительным и мужественным человеком, настоящим мужиком15. У него, дескать, все под контролем, он никого не боится, все делает в своих интересах, отказывается выполнять ранее принятые соглашения и на всех плюет, зная, что другие страны не осмелятся встать на его пути16. Преклонение перед сильными лидерами в России, очевидно, не ограничивалось культом советских вождей.

94

В течение всего этого периода в партийных сводках и в отчетах НКВД сообщалось о свастиках, которые обнаруживали на стенах, хотя само по себе это и не свидетельствовало о поддержке Гитлера и фашизма. Начертание свастики могло быть просто антиправительственным жестом, поскольку этот символ был столь очевидно противозаконен, что люди могли рисовать его, даже не осознавая его скрытого подтекста1'.

Хотя некоторые и поддерживали Гитлера, другие были категорически против нацизма. Эти люди после заключения 23 августа 1939 г. советско-германского договора о ненападении были абсолютно обескуражены, шокированы и задавали многочисленные вопросы, например: «Почему сначала кричали, что фашисты наши враги, а теперь заключают с ними договор?» Агитаторы не могли на них ответить и сообщали в своих сводках, что даже среди коммунистов и активистов царит непонимание и наблюдается «открытое выражение недовольства».

Негативные эмоции в связи с заключением договора носили столь массовый характер, что Молотов 31 августа публично признал наличие «непонимания»: «Люди с наивным видом спрашивают: как Советский Союз мог пойти на улучшение политических отношений с государством фашистского типа? Разве это возможно?»18

Недоверие к Германии и к ее политике было главной темой. Говорили, что Германия, заключив договор, наверняка преследует какие-то тайные цели, что нельзя переоценивать миролюбие немцев, что Германия в любом случае договор нарушит19. Одни рассматривали заключение договора как проявление слабости СССР, воскрешая старые стереотипные представления о немецком превосходстве и коварстве20-. Для других договор символизировал растущее сходство между коммунизмом и фашизмом. Некоторые шутили: «Два диктатора просто договорились, что не должно быть лидеров оппозиции и парламентов. И теперь Гитлеру остается перейти из фашизма в социализм, а Сталину — из социализма в фашизм». Один человек продолжил эту мысль: «Нет надобности переходить. В Германии не отнимают землю, а в СССР отнимают»21. Невероятный союз фашистов и коммунистов породил ряд шуток, что Гитлер и Риббентроп подали заявления о вступлении в коммунистическую партию и Москва решает, принимать их или нет22.

В начале сентября, после вторжения Гитлера в Польшу, возросли опасения, что СССР будет вовлечен в европейскую войну, что Гитлер не остановится на Польше, продолжит наступление на Прибалтику и нападет на СССР. Все считали, что СССР должен защитить Польшу23. Вместо этого 17 сентября СССР сам вторгся в Польшу и взял западную Украину и Белоруссию под свою защиту, за что эти страны

95

якобы были очень признательны. Это нападение всех очень испугало и вызвало новые тревожные разговоры о войне между СССР и Германией. Тем не менее кое-кто предполагал, что операция в Польше входила в ранее задуманный план, согласно которому Германия и СССР просто забирают назад свои бывшие территории. Ходили слухи даже о «секретных соглашениях». Советская политика подвергалась критике на том основании, что СССР и Германия вступили в тайный сговор по уничтожению Польши, хотя СССР должен помогать своему союзнику — славянской стране. Заявление Сталина, что СССР не претендует на чужие территории, вызывало насмешки. Чувство, что СССР проводит ту же агрессивную политику, что и Германия, все усиливалось: «Фашизм и коммунизм — это одно и то же. Совместный раздел Польши это показал наглядно». К полякам относились с сочувствием, равно как и к белорусам и украинцам, которым СССР предложил «братскую помощь» и которым теперь предстояло испытать на себе то, что вынесли советские люди24.

23 сентября в информационной сводке отмечалось, что в целом среди населения преобладают здоровые политические и моральные настроения, но в то же время отмечаются и нездоровые, иногда открыто выражаемые антисоветские чувства, граничащие с контрреволюционными разговорами. Эти чувства особенно усилились за последние несколько дней, когда стало известно о том, что советские войска взяли ряд польских городов, и о германской реакции на этот факт. Женщины боялись, что их мужей убьют, и ходили слухи, что Франция и Великобритания объявили СССР войну25.

Ленинградцев, живущих ближе всех к линии фронта, особенно волновали все эти события, в частности «зимняя война» с Финляндией. О ходе этой войны давалось очень мало конкретной официальной информации, ленинградцы сами дознавались до правды, и им невозможно было это запретить. Не позднее 19 ноября 1939 г. неожиданное отключение электричества в Ленинграде стало поводом для слухов о надвигающейся войне с Финляндией. Уже слышались выстрелы, и люди потребовали, чтобы приехал Ворошилов. 26 ноября в сводках отмечались пораженческие настроения и слухи, что война уже началась (в этот день на самом деле финны, по утверждениям Советов, спровоцировали СССР открыть по ним огонь). 27 ноября проводились собрания, на которых обсуждалось начало военных действий26. Люди анализировали сложившуюся ситуацию. Псковские служащие констатировали, что Советский Союз хочет разорить Финляндию, отобрать у нее все самое ценное и оставить ее ни с чем. СССР предложил Финляндии Карелию, но кому она нужна: одни болота и леса, все равно что отобрать у человека отличное новое пальто, а взамен предложить тряпье27.

96